Получить консультацию по вопросам покупки театральных билетов в режиме онлайн:
ICQ: 617656994 - Мария   615451369 - Ольга   388740897 - Марина

Театр Вахтангова

Статьи

Ю. СМИРНОВ-НЕСВИЦКИЙ. ВАХТАНГОВ

Опору для такого театра он видел не в изысканных литературных экзерсисах, а в мифе. Именно в нем, считал Вахтангов, художник «должен черпать... живой огонь для своих устремлений к небу».

Возникшее различие художественных вкусов было не единственной причиной раскола в студии. После революции резко обозначилось несходство общественно-политических взглядов и симпатий студийцев. Кому-то была не по душе «большевистская» ориентация Вахтангова. Кто-то считал, что их слишком долго держат на положении учеников. Возможность играть спектакли перед широкой аудиторией и получать за это плату, открывшаяся в связи с организацией Народного театра, невольно обострила чувство соперничества, жажду самоутверждения.

В отсутствие Вахтангова, которого отрывали от студии болезнь и многочисленные обязанности, разрастались взаимные обиды, споры, ссоры, принимая все более катастрофический характер.

В больнице Вахтангов каждый день получает от посетителей тревожные известия о том, что происходит в студии.
Упала дисциплина. Нарушается не только студийная этика, но даже элементарные нормы человеческого общежития: один из студийцев отказался принести своему больному товарищу обед из студийной столовой. Совет студии утратил прежний авторитет. Его распоряжения не выполняются. Беспорядок, своевластие, междоусобицы.

— Куда девалось наше прекрасное? Или вы не видите, что делается?— с горечью вопрошает Вахтангов. Он пишет отчаянные письма совету, членам студии, сотрудникам, новичкам. Он требует, просит, почти умоляет: опомнитесь, поймите, что так жить нельзя! Но все тщетно.

10 декабря Вахтангов сбегает из больницы, чтобы принять участие в праздновании пятилетия бывшей Студенческой студии. Теперь ее называют Московской драматической студией под руководством Вахтангова.

Вечер проходит как будто весело, никто не уступает друг другу в юморе. И даже вспоминают с удовольствием о цепочке рук, возникшей после провала «Усадьбы Ланиных».

А дальше события развиваются стремительно.

Утром 24 декабря на доске объявлений в Мансуровской студии появляется грозное сообщение: «Мы, члены совета — Антокольский, Вершилов, Волков, Завадский, Серов, — объявляем, что с сегодняшнего дня мы ушли из совета студии и образовали новый совет. Новый совет заявляет, что студия принадлежит ему и никто не вправе его упразднять».

Присоединившись к оставшейся в старом совете пятерке, Вахтангов старается примирить враждующие группы, на которые раскололась студия. Ради этого он перед Новым годом выходит из лечебницы и снова обращается к студийцам.

— Одна группа — это бесцельный художественный порыв, это неопределенный взлет творческой фантазии, другая — это этика, это то, что дает смысл художественным порывам, это ответ на постоянное «ради чего». Оставьте в студии первую группу, будет банальный и пошлый театр; оставьте другую — будет только молитва и не будет театра. Чтобы продолжала существовать студия, чтобы создавался подлинный театр, нужны обе группы, обе половины моего сердца.

Мир как будто достигнут, но он ненадежен, и Вахтангов чувствует это.

2 января 1919 года он уезжает в санаторий «Захарьино» в Химках. Врачи настаивают на немедленной операции желудка. Евгений Богратионович соглашается, не сообщая ничего Надежде Михайловне и сыну — не хочет их волновать.

Ученица Студенческой студии К. Г. Семенова, находившаяся тогда в этом же санатории в Химках, вспоминает: «Ночью, накануне операции, когда он был один, я подслушала, что он не спал,— все что-то писал, ходил, думал, а поутру, когда встретились,— он был собран, сосредоточен, затем шутил...» Хитро прищурившись, он протянул Семеновой свою зажигалку: «Завещаю». Когда же очнулся от хлороформа, первое, что произнес,—«А зажигалочка-то наша!» И через несколько дней подарил студийке тетрадку с шутливой поэмой «Язва».

Довольно рыдать надо мной,
Довольно, о Дщерь Мракобесий!
Звоните скорее отбой
В бюро похоронных процессий!

Наперекор всему — он шутит. Шлет друзьям забавные письма в стихах, иронизируя над своим больничным заточением, над «бездейственной тоской» и над больными, которые превратились в «двуногие желудки», спешащие к своему обеду.

31 января он возвращается в Москву, с головой уходит в дела, успевает завершить постановку «Потопа» в своей студии — для показа в Народном театре, а в марте — снова санаторий «Захарьино» и снова операция.

Через несколько дней он получает известие о том, что двенадцать наиболее одаренных студийцев покинули свою alma mater.
Удар жестокий. Вахтангов потрясен и растерян. От него ушли. И ушли лучшие, те, на которых он так рассчитывал, вынашивая увлекательные планы, намечая будущий репертуар.

Но, несмотря ни на что, он будет идти дальше и строить свой Театр.

ЭТО РЕВОЛЮЦИЯ ТРЕБУЕТ ТЕАТРАЛЬНОСТИ!

Грандиозные события свершаются на великой сцене жизни. Захваченные драматизмом бытия, люди отыгрывают свои роли и уходят в кулисы. А на площадку поднимаются другие, с новыми жизненными предназначениями.

Именно здесь, в реальной действительности, разыгрываются истинные трагедии и драмы. Именно здесь происходит то, что способно потрясать души.

Джон Рид с изумлением слушал красноармейцев под Москвой: с дистрофическими лицами, но горящими глазами, они пели «Интернационал». Потом он увидел многих из них мертвыми — в тифозном бараке. А через несколько месяцев разделил их участь.

В дни ноябрьских торжеств, 6 и 7 ноября 1918 года, Вахтангов отменяет занятия в студии Гунста: ученикам театральных школ надо видеть революционные торжества близко. «Это даст больше, чем два урока. Каждый, кто художник, почерпнет в эти дни много».
Сама жизнь дает урок театральности. И требует решительных перемен от сцены.

Дневник и письма Вахтангова революционных лет насыщены размышлениями, в которых ясно звучит мысль — нужен новый театр. Сейчас, когда все вокруг захвачено пожаром обновления, сцена не может оставаться в привычных рамках правдоподобия. Он чувствует опасность, таящуюся в камерном, «комнатном» театре, в натурализме чувств и вещей, — это опасность мещанства, обыденщины.

«Из круга жизни, из мира прозы мы вброшены в невероятность! » — писал в эти годы Валерий Брюсов, выражая то, что чувствовали многие. Ощущение исключительности переживаемого момента объединяло художников разных направлений — Александра Блока и Владимира Маяковского, Анну Ахматову и Велемира Хлебникова, Вячеслава Иванова и Андрея Белого, Натана Альтмана и Всеволода Мейерхольда.

Восприятие революции как начала пересоздания мира вообще порождало в искусстве космические образы и формы. Художественное сознание тяготело к мифу, театр порывался к мистерии, к мощным, фееричным зрелищам.

Мыслить в масштабе земного шара — в духе времени. Даже Станиславский мечтает в эти годы о грандиозном. В его воображении разворачивается массовое действо. Три театра — Большой, Малый и Незлобина — представляют собой три острова; на крышах театральных зданий актеры на котурнах и в масках изображают богов. А на улицах, прилегающих к театрам,— толпы людей. События происходят «на небеси и на земле».

Сначала идут войны, люди сражаются между собой, и лица богов мрачны, маски выражают боль и страдание. Затем, под воздействием благого начала в человеке, люди мирятся. На земле воцаряется всеобщее братство. Лица богов просветляются. Аполлон — бог солнца и красоты — торжествует. Над ним огненный шар, изображающий солнце, а внизу — ликующий народ.

Назад | Далее