Вислова А. В. "Андрей Миронов: неоконченный разговор": Книга-диалог. — М.: Искусство, 1993
«Волнение умейте направить на своих героев, на увлеченность их характерами», — часто повторял на репетициях Миронов. Может быть, самая большая его победа в этом спектакле заключалась в том, что кое-кого из артистов он сумел по-настоящему увлечь и заразить добротой, открытостью, одержимостью людей, чьи характеры они воплощают на сцене. Темперамент Миронова до сих пор возрождается в спектакле в лучшие его минуты. Годы рождения героев пьесы Г. Горина приходятся на конец XIX — начало XX столетия. Поколение, рожденное на сломе эпох, но по всему еще принадлежащее прошлому, исповедующее его нравственные ценности. XX век обнаружил странную, если не сказать страшную, закономерность в отечественной истории. С каждым новым поколением гуманное начало в людях как будто уменьшается: у кого вытравляется при жизни, у кого убавлено чуть ли не генетически. Испытания, выпавшие на долю поколения — ровесников века, тоже внесут в его жизнь сильные коррективы. Те, кто выжил, изменились. Что-то навсегда уйдет, не сможет перейти рубеж тотального человеческого истребления. Да, они сохранят в себе многое и пронесут это через всю жизнь. Но что-то самое сокровенное, высокое, чистое, нежное в душах людей переродилось, приобрело иные черты, может быть, просто в силу самосохранения. И их дети будут уже совсем другими... Те, кто еще знал и видел Чехова, дожили до 50-х годов. О. Л. Книппер-Чехова после войны еще играла Раневскую в «Вишневом саде». Но была ли то героиня, которую написал Чехов, или это был уже совсем иной образ, продиктованный иным опытом жизни? Миронов в 43 года впервые соприкоснулся в театре всерьез с чеховской драматургией, сыграл на Малой сцене роль Лопахина. До того в его сценическом репертуаре был только рассказ Чехова «Альбом» (своеобразный эскиз будущего водевиля «Юбилей»), представленный им еще при поступлении в Щукинское училище. Как-то так сложилось, что с Чеховым он редко встречался в своей творческой биографии. А между тем в себе самом нес многое от чеховского мироощущения. Интеллигентность, чувство собственного достоинства соединялись в нем с человеческой скромностью, с внутренним принципом: не относиться к себе слишком серьезно, не преувеличивать своего «я» в жизни и в искусстве, уважать достоинство другого. Вспоминаю одну его реплику, брошенную актеру в неожиданно возникшей полемике по поводу образа Шалимова в пьесе Салтыкова-Щедрина. Миронов в этом персонаже видел (может быть, и ошибочно) необходимый для себя «луч света в темном царстве». Актер не соглашался с этим. Быстро и как бы между прочим Миронов заметил: «Есть люди, которые живут иначе, честные и порядочные. Они мне мешают жить, тебе, видимо, нет... Хочется, чтобы то, что делаем, было еще отсветом души». Актер больше не возражал. Миронов ненавязчиво, порой шутливо задавал высокую нравственную точку отсчета в работе и во взаимоотношениях, не ставя себя при этом выше других и не задевая чужое достоинство. Очевидное внутреннее созвучие с природой творчества Чехова тем не менее, к моему удивлению, не вызывало в актере острого чувства обделенности встречами с чеховской драматургией. Однако, думаю, без Лопахина его творческая биография была бы заметно беднее. Сегодня уже мало кто помнит, в каких условиях рождался спектакль. Пронесшаяся весной 1983 года в театральных кругах весть о намерении В. Плучека ставить «Вишневый сад» вызвала почти всеобщую иронически-недоуменную реакцию. По этому поводу долго, вплоть до премьеры, острили: «Кабачок „13 стульев" решил доказать, что „Вишневый сад" — комедия». После выхода спектакля шутки быстро забылись. В. Плучек поставил акварельный спектакль, пронизанный внутренней музыкой чеховского слова, лиризмом, красотой, благородной и высокой чистотой. Художник Валерий Левенталь тонко воплотил режиссерский замысел в оформлении. Вишневый сад, набросанный легкой, кружевной светотенью на пологе вверху сцены и проецируемый временами на все ее пространство, стал основным лейтмотивом этого камерного и вместе с тем полифонического спектакля. Миронов жил в нем непривычно для себя тихо и даже как будто нарочито скованно. Когда-то П. Марков, подчеркивая глубину, с которой воплощала Книппер-Чехова образ Раневской, писал: «Ее темперамент, прорывающийся через сдержанность, точно выражал сценический характер чеховского творчества». Эти слова вполне можно отнести и к исполнению Мироновым роли Лопахина. Диалектика образа, его драматизм заключаются в борьбе двух стихий — «сердца» и «дела». Естественно, у Миронова преобладало «сердце». Тема любви была на первом плане и у В. Высоцкого в этой роли. Она как бы проявила неявное, но существующее родство душ двух актеров, что, впрочем, не мешало им воплощать ее по-разному. Каждый в ней был верен исключительно самому себе, своему внутреннему голосу. Лопахин Миронова никуда не мог укрыться от владеющего всем его существом чувства к Раневской. Бегство от него было равносильно бегству от самого себя. Эту болезнь любви актер передавал в каждом движении, слове, взгляде своего героя. Одновременно сознание безнадежности, тупиковости самой ситуации порождало в нем напряженную зажатость, эмоциональную осторожность. Он говорил низким голосом, часто прокашливаясь, потирая руки, не зная, куда их деть. В его Лопахине не было привычной для актера гибкости, грации, а была резкость, прямота. Он ходил размашистым шагом, но без легкости. Белый костюм словно стеснял его. Во всем его облике ощущалась некая двойственность. С одной стороны, актер подчеркивал отсутствие в Лопахине светскости, ведь Гаев его называет «хамом». С другой стороны, было очевидно, что неотесанной мужицкой грубости в нем тоже нет. В глазах светится ум, он чувствителен и душевен. В ответ на исповедь Раневской о «грехах» Лопахин тоже отвечает откровенностью, говорит о «дурацкой жизни» и собственном несовершенстве, что отец бил палкой и что пишет, «как свинья». В спектакле в этом месте была совершенно неожиданная мизансцена. Миронов произносил свой короткий монолог стоя на коленях. И когда Любовь Андреевна перебивала его репликой: «Жениться вам нужно, мой друг», он, продолжая стоять на коленях, резко поднимал голову, устремляясь к ней, отвечал: «Да... Это правда» — и тут же, через секунду весь сникал после слов Раневской: «На нашей бы Варе. Она девушка хорошая». «Да», — произносил он приговоренно и лишенным какой-либо эмоциональной окраски голосом подтверждал: «Что же? Я не прочь. Она хорошая девушка». Стало почти общим местом писать о внутреннем родстве Лопахина с Морозовым или Мамонтовым. В самом деле, Миронов, как и Высоцкий, вполне соответствовали словам Пети Трофимова, обращенным к Лопахину: «У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа». Новые владельцы вишневых садов, как и русское дворянство, были отмечены печатью трагической обреченности. Но если Высоцкий в 1976 году играл откровение этой обреченности, то Миронов в 1984-м играл усталость от нее. Если Высоцкий исполнял монолог Лопахина в третьем акте: «Я купил...» — на самом высоком трагическом накале, на хрипе, рвущемся из горла и из души, а плясал исступленно, то в исполнении Миронова все эмоции были давно пережиты, и окружающая жизнь, ее события воспринимались им не как явь, а как некое наваждение, и, перед тем как произнести свой монолог, он упрямо тряс головой и топал ногами, пытаясь стряхнуть с себя этот мучительный сон, но снова и снова в него погружался. В его актерском исполнении ощущалось какое-то новое знание, знание, которое не придавало, а, наоборот, убавляло жизненные силы. Роль в целом производила впечатление неопределенной, расплывчатой, но, видимо, именно в этой внутренней «замороженное» Лопахина отчасти отражалось и внутреннее состояние самого актера в тот момент.
25.12.2016 Билеты на премьеру театра Наций "Иванов". 23 и 24 декабря 206 года на сцене театра Наций состоялась премьера, которую без преувеличения можно назвать самой...