Получить консультацию по вопросам покупки театральных билетов в режиме онлайн:
ICQ: 617656994 - Мария   615451369 - Ольга   388740897 - Марина

Театр Сатиры

Статьи

Вислова А. В. "Андрей Миронов: неоконченный разговор": Книга-диалог. — М.: Искусство, 1993

«В очень жизнерадостном и ярком спектакле Фигаро— Миронов являлся одновременно главным источником опти-мизма и человеком, глубоко сознающим, что его победа случайна и относительна. Она не гарантирует изменения нелепого устройства жизни, «где ум скудеет в царстве дурака», где сословные перегородки неодолимы, где рассудок, любовь, гармония душ — пустые и безнадежные иллюзии. Вот почему Фигаро—Миронов выходит на самый край просцениума со своим монологом в состоянии почти гамлетовской задумчивости. Он тих. Никакой горячности, никакого пафоса. Он размышляет вместе с героем, — писал К. Рудницкий и прибавлял: — Вряд ли те, кого всегда тянет в прошлое, простят мне это заявление, но я с полной уверенностью (тем более твердой, что спектакль Станиславского я видел много раз и очень люблю) утверждаю: заключительный монолог Фигаро, не , удавшийся в спектакле МХАТ, в полную силу прозвучал в Театре сатиры. Скорее всего, это объясняется тем, что многое в спектакле Станиславского было продиктовано временем радужных надежд, предчувствием близости гармонического и безоблачного будущего: то был спектакль, напоенный молодой верой в незамедлительную победу не одного Фигаро, но и всего простого народа. Теперь мы понимаем, что славному и сильно поумневшему Фигаро предстоят еще многие испытания женитьба-то удалась, а что будет дальше?».
Спектакль Театра сатиры шел с 1969 года по 14 августа 1987 года (ставшего фактически последним днем жизни Андрея Миронова). Он оказался этапным для театра, а в биографии актера составил целую эпоху. За 18 лет его жизни происходило много изменений, но главное — менялся сам Миронов. В первые годы он играл Фигаро прежде всего влюбленным. Его герой был молод, порывист, правда, при этом умен и находчив. Уже тогда было видно, насколько он превосходит графа в уме, тонкости чувств, благородстве. С самого начала артист играл не столько слугу из народа, сколько самого Бомарше с его острым умом, тонкой иронией, здоровым оптимизмом и верой в огромные возможности, открытые для мыслящего человека. И все же разница между Фигаро 69 года и, скажем, 80-го большая. Миронов начал репетировать эту роль, когда ему самому было двадцать семь лет. Фигаро по пьесе — тридцать два года. Зрители первых спектаклей уносили с собой целый вихрь ощущений, соответствовавший природе существования актера на сцене в то время. Ум Фигаро и тогда был его главным качеством, но он органично и неразрывно соединялся с буйной молодостью, совершенно неукротимой энергией самого артиста. Он действительно вихрем кружился по сцене, по пути успевая все. Казалось, более всего его привлекала сама стихия жизни, ее неостановимый поток. Он упивался каждой секундой своего бытия. «Миронов молод, и совсем юн его цирюльник: оттого так кипуча его ревность, вспыхивающая мгновенно и неудержимо, и так окрылен он в ту минуту, когда узнает, что любимая Сюзанна ему верна... Оттого так естественно, что в спектакле Фигаро наделен и своеобразным простодушием; его сверкающие глаза смотрят открыто и прямо; по-мальчишески небрежно рассыпается шапка русых волос, — писал о нем в 1969 году ленинградский критик Ю. Головашенко. — Нет, никогда — как бы ни была она тяжела — не сможет жизнь наложить на такого Фигаро печать желчного скепсиса; житейская борьба только закаляет его, умножает духовные силы, и в этом — необычайное обаяние созданного в спектакле человеческого портрета». Фигаро—Миронов и в самом деле был настоящим «витаминозным героем», от одного соприкосно-вения с которым, кажется, восстанавливались душевные силы, а окружающий мир обретал гармонию. После спектакля зрители покидали театр с ощущением наполняющего легкие кислорода.
Молодой зритель воспринимал Фигаро—Миронова как своего современника. «...Нас в данном случае интересует не столько отношение Плучека к традициям театра Бомарше, сколько встреча режиссера с современностью, — писал в те годы Ю. Смирнов-Несвицкий. — Да-да, в спектакле заняты актеры, игра которых дает повод говорить о природе чувств сегодня, о сегодняшних ритмах жизни... И вновь выделяется среди этих актеров наисовременнейший Миронов. Получилось так, что мироновский Фигаро как бы продолжил череду сценических героев Театра сатиры, вобрал их опыт, явился «новым» этапом в их эволюции».
В Фигаро—Миронове зрители находили все те качества, которые так хотелось видеть в себе самих. Созвучность этого образа общественным настроениям рубежа 60—70-х годов была неподдельной. Может быть, разгадка ее заключалась в том, что Плучек ставил пьесу Бомарше не как народную, а как тонкую, ироническую и вместе с тем жизнеутверждающую комедию с обостренным вниманием к личности отдельного человека. Спектакль Театра сатиры был задуман как гимн не народной массе, а человеку. Он приветствовал индивидуальность, неординарность. В нем звучало прославление разума, личностного начала, за которым пробуждение самосознания, чувства собственного достоинства. Человек — творец своей жизни и ответчик за нее. Судьба в определенной мере им распоряжается, но многое остается в его собственных руках. Не предаваться унынию, а соображать и действовать — таков был девиз Фигаро—Миронова.
Сколько разных оттенков можно было увидеть в этом действии за годы, прошедшие со дня премьеры! Мироновский Фигаро как будто переживал вместе с нами все те изменения, которые происходили вокруг. Он взрослел и мужал со своим поколением и одновременно углублялся в себя, становился философом. Желчным скептиком он так и не стал, хотя и утратил былую легкую победоносность и радужность. В новом общественном климате он, скорее, превращался в стоического защитника своего естества. Ритм спектакля и игры актера замедлился. Он теперь никуда не торопился. Каждое его действие обрело особую осмысленность, за каждым словом слышался глубокий подтекст. Его пристальный взгляд, обращенный в зал, все чаще говорил красноречивее слов, хотя по-прежнему словесные поединки оставались главным его оружием.
Миронов в последние годы особенно любил долго вглядываться сквозь лучи слепящих софитов в зрительный зал. Смотрел открыто, с какой-то даже обезоруживающей откровенностью. Казалось, он разговаривает со зрителями не только словами, но и глазами. Его все еще лучистый, правда, заметно погрустневший взгляд вбирал в себя все ответные импульсы, возвращая добро, что иногда ему давалось нелегко. Но иначе Миронов не был бы Мироновым. Уникальный талант его заключался еще и в том, что помимо безукоризненного владения мастерством он был из тех немногих избранных актеров, которые играют сердцем. А такая отдача дорого стоит, ее не заменишь ничем, сколько бы мы ни рассуждали о преимуществах высокой техники, скажем, западных актеров. Миронов этой техникой владел как никто другой, но помимо нее во все, что делал, он вкладывал душу, играл на сцене, распахиваясь абсолютно с какой-то детской наивностью, отрешенностью, актерской и человеческой преданностью своим героям.

Назад | Далее